Геннадий ТАРАСЮК, бывший директор КП «Ритуальная служба», ныне участник АТО:
«Передаю «нежный привет» КРУ, ОБЭП,
прокуратуре и суду, в общем, всем тем, кто выполнял команды Токаря по моему уничтожению…»
Эдуард ФАТЕЕВ, «Репортер»
– Понял… 30-метровая высота… Осмотр на 30 километров… Да, координаты получил… Передам…
Сидящий напротив меня мужчина с коричневым от солнца и задубевшим от ветра лицом отключил мобилку и посетовал:
– Лежу в госпитале, получаю разведданные и передаю их командованию. Их сообщают нам местные донбасские активисты, которые против всей этой сепаратистской дряни. Болею, а работаю.
Мы сидим в открытом кафе Никополя, перед каждым – по чашке с черным кофе. Геннадий Анатольевич лежит в госпитале Днепропетровска, а в Никополь приехал на похороны бойца своего батальона.
Мой собеседник – подполковник, снова вернувшийся в боевой строй с началом антитеррористической операции на Донбассе. В советское время окончил Московское высшее общевойсковое училище им. Верховного Совета РСФСР, богатое традициями: с 1917 по 1936 г. оно располагалось в Кремле, его курсанты стояли на часах, охраняя Ленина и Сталина, выпускники лишь этого училища получают дипломы на Красной площади в Москве.
Служил в мотострелковых войсках. Выйдя на военную пенсию, работал в разных организациях и на разных должностях. В том числе директором КП «Ритуальная служба» (был уволен мэром Токарем, освобождавшим место своему тестю и соратникам). То есть организовывал проводы в последний путь. Теперь же он «организовывает» грузы «200» (погибшие) и «300» (раненые) из числа террористов, которые ныне пытаются расколоть нашу страну.
Его зовут Геннадий Тарасюк.
– Как вернулись в армию, Геннадий Анатольевич?
– Позвонил мой товарищ: «Гена, не хватает офицеров советской школы, командиров взвода, роты, батальона. Те, которые есть, не обладают умением командовать такими подразделениями. Есть желание?». Через четыре часа я уже был в пос. Черкасский (Новомосковский район), где базируется 93-я моторизованная бригада.
Слишком долго уничтожали нашу армию. Довели до того, что в батальоне сокращенные составы были по 20-40 человек! А штат военного времени – 400 человек. Батальоны опускали до уровня взводов! В Советском Союзе по мирному штату «Б» находилась половина личного состава: во взводе – 10 человек, в роте – 60, в батальоне – 180. Остальных призывали в ходе мобилизации.
Месяц мы в Черкасском тренировали солдат стрелять, водить транспорт. Боевую подготовку провели за две недели вместо четырех месяцев. Затем поступил приказ выдвинуться сначала в Харьковскую область, к самой границе с Донецкой. Стояли на блокпостах прямо напротив прекрасного города Славянска. Затем пошли дальше, на юг.
Я заместитель командира тактической группы. У нас в подчинении более 700 человек. Это армейская группа – не батальон МВД, не территориальная оборона, не «Правый сектор» (хотя им – честь и хвала). Это армия.
– Не кажется, что все в тылу напоминает гражданскую войну, врангелевский Крым? Где-то полыхает война, а здесь работают рестораны, девицы выплясывают канкан, шампанское и водка льются рекой.
– Первое впечатление, когда приезжаешь оттуда – ба-бах! – как обухом по голове. Сутки я даже не мог разговаривать, и не от контузии. То, что вижу, периодически гнетет. Мы там, на фронте, общаемся уже как-то по-другому. Есть определенная специфика в разговорах. Менталитет поменялся. Психологически тяжело. Особенно после боевых потерь друзей. В каком бы они ни были звании, они мои братья.
Здесь напрягают открыто ходящие люди, напрягают ночные шорохи, напрягает, когда едешь по трассе, «зеленка» (лесополоса). Я ездил в Кривой Рог на похороны моего бойца. С двух сторон трассы растет зелень. И хоть знаешь, что все нормально, нигде не засели снайперы и минометчики, подсознание все равно командует: «Внимание, «зеленка» – это опасность!» Только не посчитайте меня неуравновешенным.
– Да, об этом еще афганцы рассказывали, что их внутреннее напряжение много лет не покидало.
– Спросите об этом любого, вернувшегося из зоны АТО. Непривычно спать в чистой постели. Непривычно проснуться и не хвататься за автомат. Непривычно не прислушиваться к вою минометных мин.
Я три месяца провел на блокпостах. (У нас разделение обязанностей: комбат отвечает за одну половину батальона, я – за другую, ну а начальник штаба – это наш «мозг».) Автомат постоянно на мне. Но заметил: как снимаю берцы – ночью блокпост обстреливают, сплю в обуви – все тихо. Это заметили и бойцы, уже смеются: «Товарищ подполковник, не снимайте берцы, дайте выспаться».
– У людей на фронте вырабатывается специфический юмор.
– Там сразу видно, что из себя представляет человек. Если трусы патологические, от них избавляемся. Но большинство учится преодолевать свой страх. Вы думаете, что он кому-то не присущ? Присущ. Это нормально. Озираюсь назад. Могло меня пришибить? Могло в первый же день. И задним числом становится страшно.
Люди на войне становятся другими. Поначалу мне приходилось заставлять бойцов рыть окопы. В армии так: команда «Стой!» – ты падаешь и начинаешь рыть себе окоп для стрельбы лежа. Потом, если не жужжат пули, углубляешь его для стрельбы с колена, стоя, затем начинаешь рыть влево, к окопу товарища. И так бесконечно…
Сейчас проще. Подъезжает экскаватор и роет, выставляем бетонные блоки краном. Но ячейка должна быть у каждого. Сначала это воспринималось как блажь командира. Но после первого же обстрела все прошло, абсолютно все. Ночью проснулся от того, что «хекают». Протер глаза, смотрю: мои в темноте роют окопы вручную. И блиндаж сделали, что даже прямое попадание ему не грозило. И все 40 человек вырыли себе такие окопы, что мама не горюй.
Дальше так и идем. Первое, что делает солдат на новом месте, начинает рыть окоп. Никого уже не надо понукать, убеждать…
– Окоп может защитить от миномета, но как он защитит от «Града» (БМ-21)?
– Ну и что, что десять метров воронка? Ничего страшного!
Тут другое сложно. Что такое блокпост? Он подразумевает определенное количество людей – усиленного взвода с прикрытием минометчиков, танка, БМП-2, зенитной установки.
На дороге стоят железобетонные блоки. С двух сторон – так называемые «улитки» (мешки с песком и противотанковыми сетками). Останавливают машину. Стрелок БМП берет ее на прицел из пулемета, другие – проверяют документы и обыскивают. Это ежедневная, ежечасная, ежеминутная работа. Людей постоянно не хватает. Меняются, чтобы покушать, помыться (если привезли воду), поспать. И опять становятся в боевой расчет.
– Реально ли российское вторжение, открытая война?
– Вчера общался по мобилке со своим товарищем. Вместе оканчивали военное училище. Он был военным атташе в Пекине, офицером ГРУ (Главного развед¬управления Генштаба). На днях провожал китайскую делегацию. В три часа ночи проезжал мимо российского Генштаба на Старом Арбате. «Гена, – говорит, – 80 % окон светятся, Генштаб работает в условиях, приближенных к боевым».
По всей видимости, со стороны России нам следует ожидать какого-то удара. 50 на 50, что будет вторжение. В планах Путина – весь юго-восток Украины. Не зря Россию зазомбировали сообщениями о «киевской хунте», бандеровцах, «Правом секторе».
Говорю товарищу: «Зачем, Виталик, вы здесь нужны? Что вы можете принести с собой? Правовое государство? Благосостояние? В украинском обществе уже выработался иммунитет против совковости. Мы хотим жить в демократическом обществе. И я не хочу жить, как жили раньше. Не хочу!».
В госпиталь привезли ребят, которые воевали на границе Луганской и Ростовской областей. С российской территории их накрыла тяжелая артиллерия. Итог: четыре «двухсотых», несколько «трехсотых». Я пишу об этом эсэмэску другу в Россию, а он отвечает: «Не верю. Нужны задокументированные факты». «Виталик, когда нас будут обстреливать, я тебе позвоню, попрошу своих бойцов, которые останутся в живых, подтвердить. Ты там в Москве сидишь, а мы здесь воюем».
Россияне массово одурачены своей пропагандой. Да приедьте сюда, посмотрите, как украинцы поддерживают свою армию, как лечат и кормят раненых, как к солдатам относятся!
– Это здесь, на патриотичной Днепропетровщине. А в Донецкой области?
– В Доброполье (на запад от Донецка) уродов не было, там их в город просто не допустили. Активисты собрались, предприниматели и заявили: «Доброполье – это Украина». Там на каждом дереве сине-желтые ленточки. Разоружили милицию, СБУ, прокуратуру (так бы надо сделать везде): «Идите вон отсюда, вы только наркоту способны распространять да беспределом заниматься», убрали мэра-регионала. И в городе – строжайший порядок.
Они нам все необходимое привозили на блокпост, уже даже неудобно стало. А они отвечают: «Мы спим в кроватях, а вы здесь в окопах. Поэтому перестаньте говорить, что вам неудобно принимать помощь». Замечательные люди! И все там такие.
Но есть и другие. Вошли мы в Константиновку. Подходит к нам семидесятилетний мужик: «Вы нас убивать приехали?». – «Да, – отвечаю. – А еще на завтрак пионеров едим».
Мои ребята покупали в магазине сигареты. Заходит женщина, и как в анекдоте: «Вы нас тоже грабить будете?». – «Вы за кого нас принимаете? Мы – армия. Спросите у продавщицы: взяли мы что-нибудь бесплатно?».
Другое дело ДНРовцы. Те приезжали, брали, что нужно, без денег.
И постепенно отношение к нам меняется. Подходят местные, тыкают банкноты: «Ребята, спасибо, что вы здесь. Не уходите». У людей в глазах мольба: армия, не уходи! У них надежда на армию, как на последний оплот государственности и порядка.
– Как меняются люди на
войне?
– Мои бойцы перестали слушать то, что крутили на «гражданке». Слушают только тех российских исполнителей, кто поддержал Украину. Песни Шевчука о войне в Чечне один в один подходят к нашей нынешней обстановке. Слушают Вакарчука. Уже появились украинские песни о войне. Солдаты сочиняют их просто в зоне АТО.
Знаете, в условиях войны в людях как никогда начинает проявляться человечность. Какое трогательное отношение солдаты демонстрируют к кошкам и собакам, которые помогают в окопах создать хоть видимость домашнего уюта. На одном блокпосту мои ребята приютили пса, назвали его Донбассом. Когда мы уезжали, мне кажется, пес просто плакал. Ему оставили 20 открытых банок тушенки, налили воды, предупредили ребят, которые нас заменяли: «Присматривайте за Донбассом».
– С какого времени участвуете в АТО?
– Получилась очень интересная ситуация. Мы стояли на блокпосту возле Славянска около месяца. Останавливали машины, ловили сепаратистов. Ночами переживали минометные и пулеметные обстрелы. Тогда уже пошли потери – «двухсотые» и «трехсотые»: двое подорвались на растяжках, в соседнем подразделении трех человек сняли снайперы.
Но, оказывается, мы не являлись участниками АТО. И только в конце мая нас включили в приказ. Соответственно, и зарплата стала получше. Не верьте тому, что говорят о бешеных деньгах в зоне АТО. Только сейчас солдаты получают 5-6 тыс., до этого –
2-2,5 тыс. грн.
– Весь март сдавали Крым, весь апрель террористы захватывали город за городом на Донбассе. Какие были ощущения?
– Плохие! Мерзкие! Гадкие! Будто тебе харкнули в душу! Стыдно, что нашу армию за 20 лет практически кончили. Стыдно и обидно.
Каждый нормальный человек пережил, что нас так подло ударили с той стороны, откуда мы не ожидали. Россию никогда не считали «вероятным противником», а только «потенциальным». На этом мы и прокололись.
Теперь есть острое желание показать, что наше подразделение может выполнять боевые задачи, поставленные командованием.
– Перелом в моих настроениях наступил 2 мая, когда я узнал о кровавой стычке в Одессе. Когда для вас наступил перелом?
– Когда мы первый раз выехали на выполнение поставленной боевой задачи, ощутили: наконец что-то можем.
Одно событие вызвало сначала гордость, а потом отчаяние. Полвосьмого утра. Над нами с ревом летят ракеты «Градов» (по-военному БМ-21). Ну, подумалось, наконец наша армия начала их «мочить». А через полчаса выяснилось, что это были не наши БМ-21, а сепаратистов. И стреляли они туда, откуда мы совсем недавно снялись. Стреляли по нашему блокпосту. Злость была неимоверная оттого, что не могли дать ответ: у нас не было ракетных установок.
Затем начались человеческие потери. И наступил абсолютный перелом в сознании.
– У вас служат добровольцы или призванные через военкоматы?
– Почти все призывники. Добровольцев можно по пальцам пересчитать.
– Говорят, добровольцы предпочитают батальоны Нац¬гвардии. Там якобы нет жесткой армейской дисциплины.
– Без дисциплины нет войска. Подразделение батальона территориальной обороны, которое меняло нас на блокпосту, накрыло вместе с нами теми же «Градами». Перед этим по неопытности и от излишнего испуга бойцы теробороны полночи «воевали с лесом», выпустив от страха туда половину своего боекомплекта, а затем «умудрились» ввязаться в бой с соседним блокпостом своего же батальона. Итог – «двухсотый» и «трехсотый». Одного лишь патриотизма мало. Солдат следует учить военной науке.
А взять тех добровольцев, которые погибли под Волновахой. Светлая им память, но они дважды напивались. Лишь после трагедии сделали вывод о вреде алкоголя на войне и теперь воюют нормально.
Я своим бойцам приводил пример из первой Чеченской войны. Когда российские колонны шли на Грозный, чеченцы выставляли вдоль дорог ящики с водкой. Они знали, что это бич российской армии. В Грозный вошла пьяная колонна. Чеченцы подбили первый и последний танки. И началось истребление. Пьяный – не солдат. При всем своем пьяном героизме воевать он не в состоянии.
Что произошло под Волновахой? Во-первых, колонна остановилась на обочине и вопреки армейской практике не начала окапываться. Во-вторых, к ним подошли местные с выпивкой и закуской. Бойцы нажрались. И утром, когда они открыли глаза, перед ними уже стояли «сепараты»: «Даем фору в 50 метров. Бегите»… И стали стрелять в спины и по ногам.
Говорили, что наши вертолеты атаковали солдат. Ничего подобного! Они, как могли, прикрывали их, и некоторых спасли.
– В 1968 г., когда советские войска вторглись в Чехословакию, местные приходили к нашим солдатам и рассказывали, где находятся спиртовые заводы и винные склады.
– Это бич, который остался со старых времен. История повторяется.
– У вас были подобные случаи?
– Был один, и нелицеприятный, с нашим земляком. Не стану рассказывать, чтобы кто-то, прочитав, не увидел свой психологический портрет.
– Сколько никопольчан служит в вашем подразделении?
– Не буду оглашать эти данные. Скажу лишь, что достаточно.
– Как происходят захват и зачистка городов в ходе АТО?
– В соответствии с боевым уставом Сухопутных войск. Есть такая умная книжечка. Со времен первого курса нас учили, что все там написано кровью. Решения нужно принимать нестандартные, но в рамках устава. Особенно сейчас, потому, что офицеры противника учились по этим же книжечкам.
Есть колоссальная разница в том, как мы применяем боевой устав на Донбассе и как его применяли россияне в Чечне. Для нас на Донетчине живут наши люди, украинцы – на каком бы они языке ни разговаривали и какие бы политические идеи ни поддерживали. И мы их уничтожать ракетами, тяжелой артиллерией, ковровыми бомбежками, напалмом и вакуумными бомбами никогда не будем. Мы идем туда, чтобы освободить их от террористов. А вот российская армия в Чечне применяла все…
Вообще, захват и зачистку проводят спецподразделения МВД и СБУ, мы лишь помогаем им. Хотя и на наши плечи выпадает такая работа.
– Больной темой являются случаи прямого предательства в армейских рядах.
– Что говорить, когда некоторые офицеры за последние два десятилетия даже проходили
стажировку в российской армии! Вместо того чтобы набираться опыта, им внушали видеть в россиянах «братьев своих». Этот двадцатилетний «замес» дает себя знать в войсках. Уже несколько раз появлялись сообщения, что контрразведкой задержаны предатели.
Надеюсь и уверен, что новая украинская армия будет построена теми офицерами, которые сейчас находятся в войсках.
– Чувствовали, что вас сдают?
– Как-то за два дня на нас было организовано семь засад. Нас сдали? Не знаю…
– Офицеры, пришедшие с военных кафедр гражданских вузов, насколько они отвечают требованиям войны?
– Вы знаете, как происходило их обучение: платишь деньги, и тебя с кафедры выпускают лейтенантом. У меня есть такие ребята. И они на глазах взрослеют, обучаются на ходу и становятся настоящими офицерами. Хотя я знаю, что выйдя на «гражданку», вернутся к мирной жизни, и военный опыт им уже не понадобится.
Есть такие офицеры, которые, имея советское военное образование, проявили гниль, а есть такие, кто окончил гражданский вуз, но уже пользуется уважением у солдат.
– Существуют люди, которые просто не знают, что рождены для войны. Живут повседневной мирной жизнью. Но когда приходит час, в них просыпаются офицеры.
– Совершенно верно. Таков и мой лейтенант, командир взвода. Называю его сынком, учу. Пока я отсутствую на передовой, он по-настоящему стал командиром. Это и мои солдаты отмечают. А они же не восемнадцатилетние пацаны, все уже прошли армию, всем по 25-40 лет, одному ротному замполиту – 50 (отличный офицер, служил в спецназе).
А возьмем опыт Второй мировой войны. Бывали случаи, когда, например, простой колхозный счетовод за войну дослуживался до командира батальона. После войны возвращался домой и… спивался. Просто не мог уже вернуться к обычной жизни.
Читал я, что даже вор в законе был комбатом, дослужился до подполковника. Можно такое найти у Солженицына, Шаламова.
Но сейчас такого нет, поскольку нет масштабных боевых действий, в которых можно было бы проявить себя суперофицером.
– Как отнеслись к перемирию?
– Жаль, но оно было использовано прежде всего террористами для своей перегруппировки и пополнения боезапасов. Для зарубежных политиков мы стали хорошими и миролюбивыми, но нам пришлось заплатить за это человеческими жизнями.
– Почему наши блокпосты обстреливаются постоянно, а сепаратистские – нет?
– Интересное такое слово появилось: «отжать». Террористы «отжимают» автосалоны и создают мобильные группы: заходят в салон, забирают штук десять «Тойот» с открытым верхом, устанавливают на них пулеметы – и поехали.
Мы же не махновцы, не грабители. Мы пользуемся машинами, которые стояли на хранении более 20 лет и которые приходится на ходу восстанавливать.
– Женщины смотрят телевизор и плачут. Для них очень важно, как налажено снабжение наших «мальчиков».
– Может быть, не хватает витаминных продуктов. Они частично восполняются жителями освобожденных городов, приносящих нам овощи, фрукты. О себе скажу так: каши долго есть не буду, сгущенку очень долго есть не буду, тушенку не буду есть очень-очень долго. И еще – после возвращения из зоны АТО (дай Бог, жив останусь) как минимум несколько лет не буду выезжать на пикники с ночевкой в палатках.
– Вы верующий?
– Да, и за последние четыре месяца вера в Бога укрепилась. Когда нам поступило сообщение, что нас будут «мочить», я проходил по окопу и подбадривал своих ребят. И, услышав, как в темном углу наш 42-летний гранатометчик читает «Отче наш», мне стало не по себе…
Вечная память моим погибшим ребятам. Мы их никогда не забудем.
Я отдал дань памяти бойцу нашего батальона Игорю Берестенко, похороненному в Никополе. На следующий день попрощался в Кривом Роге с погибшим в том же бою Сашей Караченцевым. Может, полулегально, но, вырвавшись из госпиталя, выполнил долг перед обоими. Родители благодарили, что к их сыновьям командиры относились, как к собственным детям. Это высшая степень оценки офицера. Когда-нибудь и мне это зачтется. И я буду «там» уже не один, а со своими парнями.
– Как вам помогают волонтеры?
– Наша бывшая никопольчанка Елена Голубова, которая уже давно переехала в Германию, вышла через знакомых на меня, и теперь присылает нашим ребятам продукты питания, экипировку. А таких вкусностей, что передают нам простые немцы, мы в жизни не едали.
Придет время (думаю, это уже не за горами), и наша военная промышленность снова заработает, начнет поставлять в армию качественную продукцию. А пока – громадная благодарность активистам и спонсорам. Мы получаем от них отличную форму, бойцы стали красивыми, подтянулись. Низкий поклон тебе, Лена.
От всех ребят благодарю никопольского предпринимателя Владимира Храпунова, бывшего пограничника, участника войны в Афганистане. Он обеспечивает нас очень качественной продукцией фирмы «Амвей» – продуктами, напитками, стиральными порошками и предметами личной гигиены.
Моя родная сестра Анна Великова в Киеве помогает организовать точечную помощь на наше подразделение. Это не на «деревню дедушке», когда помощь расходится неизвестно куда и часть ее, бывает, остается в руках «тыловых крыс» (имею повод и право так их называть).
Помогают даже рисунки детей из Днепропетровской области. В нашем госпитале все стены ими обвешены. Это очень трогательно.
Большое спасибо редактору Интернет-газеты «Город Никополь» Виктору Артеменко, который не побоялся приехать в зону АТО, снять телерепортаж и передать нам подарки. Они все были кстати! И не имеет значения, к какой партии принадлежали люди, передававшие их.
– Как долго еще будет продолжаться АТО?
– Не знаю… Говорю это, глядя вам в глаза – не знаю… Каждый из нас, там, хочет, чтобы она закончилась хоть завтра. Но не в наших силах повлиять на геополитическую ситуацию, сложившуюся вокруг этих событий.
Мой товарищ из батальона «Донбасс» (прошедший несколько локальных войн), когда ему задали такой же вопрос, ответил, что следует смотреть глубже. В определенный век идет переселение народов. На Россию сзади давит Китай. По большому счету, он уже во многом тихо захватил Сибирь, вплоть до Урала.
Мы должны быть благодарны подонку Путину за то, что сделал нас, украинцев, патриотами. Я никогда не знал гимна Украины. За последние месяцы выучил его наизусть. Хоть мы в подразделении разговариваем на русском, все стали патриотами со страшной силой. Думаю, это произошло по всей стране.
Я был членом Партии регионов, но вышел из нее еще четыре года назад. Люди начали прозревать. Общаюсь с другом белорусом. Он прошел через очищение в Афганистане. Говорит, что уже тогда задался вопросом: зачем мы навязываем афганцам свое мировоззрение? Пусть живут, как хотят.
– У Евтушенко есть стихотворение «Афганский муравей»: «Что ты дал моей родине, нищей, босой, если в собственной очередь за колбасой?..»
– У друга белоруса я почувствовал даже какую-то зависть оттого, что Украина уже начала движение в Европу. Кстати, он ездит за продуктами в Польшу. Это, даже с учетом расхода бензина, обходится ему чуть ли не вдвое дешевле, чем в родной Беларуси. Это, в частности, ответ, для чего нам нужно идти в Европу.
Что-то в Европе нам по менталитету не подходит. Но основой основ там является главенство права и свобода слова. Помните, как сказал кто-то из древних римлян: «Мы станем свободными, когда станем рабами закона»? Мне хотелось, чтобы так было у нас. За эти четыре месяца я очень сильно изменился. Да у всех появилось чувство обостренной справедливости, что ли.
– Но изменилась ли жизнь здесь, в тылу?
– В Никополе остался беспредел – милицейский, прокурорский, чиновничий.
Пользуясь случаем, передаю «нежный привет» КРУ, ОБЭПу, прокуратуре и суду, в общем, всем тем, кто выполнял команды Токаря по моему уничтожению… Люстрация когда-нибудь состоится, уверен в этом. Наши солдаты-никопольчане, вернувшиеся с войны, не допустят сохранения прежних порядков.
– В израильской армии учат: «Побеждает тот, кто остается живым». А в нашей?
– Шикарный принцип! Живой солдат – это хорошо подготовленный и вооруженный солдат. А «двухсотых» и «трехсотых» оставим нашим врагам.
Когда принимают во Французский иностранный легион, задают вопрос: «Вы готовы умереть за Францию?». Если кандидат отвечает положительно, ему отказывают в приеме. Потому что принцип легиона: «Мы воюем не за страну, а друг за друга». И мы в зоне АТО все являемся братьями. Я не знаю, как в дальнейшем сложится моя судьба. Но в душе навсегда останется гордость, что мне довелось служить с такими замечательными ребятами.
Эдуард ФАТЕЕВ, «Репортер»
2 комментария